Лев Гудков: «Перед Путиным маячит призрак Чаушеску или Каддафи»
Уровень негативных настроений россиян по отношению к США, Европейскому союзу и Украине достиг рекордных значений. Об этом свидетельствует свежий опрос, проведенный «Левада-центром». В цифрах это соответственно выглядит так: 81% респондентов негативно относятся к США, 71% – к ЕС и 64% – к Украине.
Социологи отразили и другую тенденцию.
«С весны 2014 г. число респондентов, считающих, что России необходимо укреплять отношения с Западом, уменьшилось с 61% до 40%», – указывается на сайте «Левада-центра».
При этом 37% опрошенных убеждены, что большинство развитых стран рассматривают Россию как конкурента, а каждый четвертый респондент считает, что как врага.
Проанализировать результаты исследования Русская служба «Голоса Америки» попросила директора социологического центра Юрия Левады, доктора философских наук Льва Гудкова.
Виктор Васильев: О чем говорят результаты этого исследования?
Лев Гудков: О действии невероятно агрессивной и очень умело сделанной пропаганды. Машина запущена уже давно – начиная где-то с декабря, и не затухает по сей день. Цель ее не столько в дискредитации украинского Майдана и движения Украины в сторону евроинтеграции, сколько в дискредитации и опорочивании самих представлений о западных ценностях.
Собственно тех, что всегда привлекали россиян: правовое государство, защищенность граждан, высокий уровень жизни, демократия, гражданские свободы, возможность политической деятельностью, контроль над властью и прочее. Именно эти ценностные представления и стали объектом негативного воздействия пропаганды.
Делается это через подведение обывателя к мысли, что Запад хочет непременно ослабить, унизить Россию, расчленить ее на несколько государств, прибрать к рукам ее сырьевые богатства и так далее. Словом, Запад подается как крайне враждебная нам сила.
И эта линия оказывается очень эффективной. По существу, мы имеем дело со своеобразным взрывом комплекса национальной неполноценности. Это связано с пониманием того, что Россия, особенно в нынешней обстановке, при авторитарном режиме, никогда уже не сможет стать развитой, модернизированной, «нормальной», как говорят россияне, страной – такой же, как у большинства европейских соседей.
«Нормальной» – здесь ключевое слово: нормальное как представление об утопии как норме, или норме как утопии. И этот травматически переживаемый комплекс настолько силен, что вызывает подспудное желание устранить сам источник переживаний по поводу своей несостоятельности. Пропаганда на этом очень умело и эффективно играет, поднимая подобные настроения.
В.В.: Казалось бы, развитие Интернета позволит снизить зависимость россиян от телепропаганды. Во всяком случае, была такая теория…
Л.Г.: Я всегда скептически относился к этому. Никогда техническое средство само по себе не является источником, смыслом и не меняет соотношение разных представлений в обществе. Сегодня, когда Интернет действительно очень быстро распространяется, и им регулярно пользуется две трети населения России, разница между пользователями Интернета и телезрителями, в общем, стерлась.
Но телевидение остается главным инструментом пропаганды, оно считается более достоверным, авторитетным и прочее. Интернет не обладает характеристиками информационного канала, там нет структуры отбора информации и систематической ее интерпретации.
Интернет – фактически громадная кухня, где все высказывают свое мнение, но ни одно из них не становится преобладающим в отличие от телевидения, которое долбит по мозгам, дает интерпретацию и самое главное – связывает собственные представления обывателя с коллективными ценностями.
Вся игра строится на возрождении статуса великой державы. Это очень важный момент. Потому что соединенное убожество частной жизни в зависимости от власти и произвола, постоянное чувство унижения и беспомощности компенсируется в образах великой державы, в восстановлении Россией своего влияния в мире, в возвращении к тем временам, когда нас уважали, потому что боялись.
И демонстрация нынешней властью такого стиля поведения чрезвычайно держит обывателя. А оправдывается или компенсируется это нагнетанием враждебности и подозрения к Западу, который выступает в виде почти демонизированной, метафизической силы зла.
К тому пропаганда идет непрерывно. Ничего подобного, а я жил в советское время и знаю, как она построена и как работает, прежде не было. Это совершенно новые технологии манипулирования общественным мнением.
В.В.: Надолго ли, по-вашему, сохранится нынешняя ситуация?
Л.Г.: Запад все равно остается для россиян источником самых идеализированных представлений о нормальной жизни. И поэтому, как только пропаганда немножко поутихнет, а телевидение слегка изменит свою модальность и тональность, массовые представления, безусловно, вернутся к предыдущей фазе – собственно, к доброжелательному отношению и к США, и Евросоюзу.
Это такой механизм зависти. Проблема в том, когда это прекратится, что предсказать весьма трудно.
В.В.: Что вас наиболее всего тревожит в связи с последними изысканиями?
Л.Г.: Перед российским обществом сегодня налицо опасность или угрозы двух видов. Прежде всего, авантюризм российского руководства. Сейчас очень трудно прогнозировать, чем это может закончиться. Потому что, как я думаю, перед Путиным маячит призрак Чаушеску или Каддафи.
Он прекрасно понимает, что его отход от власти чреват для него крайне серьезными неприятностями. Поэтому необходима дискредитация любых оппозиционных и противостоящих ему сил. Соответственно, требуется обеспечение мобилизации вокруг власти через угрозу, исходящую от Запада. Это постоянный мотив.
Вторая угроза – моральная и правовая деградация общества. Потому что цель пропаганды – не столько внушение антиамериканских настроений, сколько навязывание россиянам представлений, что путь современного западного общества, дифференциация властей, ответственность власти перед населением – все эти демократические механизмы и институты не годятся для России.
Поэтому навязывается идея, что единственная возможность сохранения России как великой державы – возвращение к ее корням, традициям. А это традиция централизованной власти, авторитаризма, православия – самые реакционные модели социального и политического устройства.
И это так просто, бесследно не пройдет. Интеллектуальная и какая хотите другая деградация общества при этом сценарии просто гарантирована.