В полночь 18 мая 1944 в окно дома татарской семьи Амит из крымского села Буюк-Актачи постучали. 70-летний хозяин пошел открывать дверь. На пороге стоял майор Красной армии, который накануне квартировал в доме.

— Соберите немедленно все самые необходимые вещи. Под утро вас будут выселять. Больше ничего не скажу, потому рискую головой. Мой лучший друг — крымский татарин погиб накануне в Джанкое, спасая мою жизнь. У меня болит сердце, когда думаю о его родных.

Майор исчез так же неожиданно, как и появился. Напуганные люди — 70-летний Амит с женой и невесткой сели советоваться. В постели мирно спал 5-летний внук Эмиль.

— За что нас выселяют? Аллах не допустит такого, — решил дед.

В пять утра он решил выйти во двор. Не успел сделать несколько шагов, как услышал грозный окрик солдата.

— Назад. Всем оставаться в доме.

— Наверное, действительно что-то неладное готовится, — зашел домой старик. — Село окружено войсками.

Через полчаса в дом ворвались солдаты. Маленький Эмиль проснулся от их криков.

— Именем Советской власти … За измену Родине … 5 минут на сборы. Брать не более 20 килограммов.

Предупрежденные накануне люди застыли.

— Ну что же вы стоите? Время идет! — отчаянно воскликнул один из солдат. — Хлеб и мука есть? Что в дороге есть будете?

Не дождавшись от озадаченных хозяев какого-либо действия, они содрали со стены ковер, высыпали из сундука все, что там было, связали все накрест веревками и понесли к машине.

— Мне трудно было понять, что происходит, потому что несколько дней назад я видел, как фашисты бежали, бросив на окраине села батарею. А через час или полтора в село вступили передовые части советских войск, — вспоминал Эмиль. — И по дороге, ведущей в Саки, пошли машины с бойцами. Пышно цвела сирень. Вдоль дороги толпились жители сел, бросали охапки цветов в кабины и кузова машин и прямо под колеса. Солдаты улыбались, махали руками, что-то кричали, ловили кисти сирени, прижимали к лицу. Это были свои. А эти, совсем не улыбающиеся — не свои, чужие?

Невестка — мать мальчика подбежала к офицеру. Она просила найти закопанный в саду чемодан. Колеблясь, он все же позволил.

В 1942 году чемодан спрятал от немцев отец Эмиля — татарский поэт Осман Амит. Он был участником советского подполья. За год немцы арестовали подпольщика. Последнее, что запомнил сын — поспешный поцелуй и небритую щеку отца, которого забирали в гестапо. Через несколько дней его казнили.

Поиски чемодана затянулись. Мать долго не могла найти места. Машина ждала и нетерпеливо сигналила. В конце-концов лопата наткнулась на что-то твердое. Офицер склонился над находкой. Вместо золота и драгоценностей он увидел написанные от руки стихи, тетради и старые фотографии.

— Из-за барахла ты нам, сука, голову морочила? — замахнулся на мать. Ей не позволили больше зайти в дом. К машине она так и ушла, взяв чемодан.

В последнюю минуту притащили старого и одинокого Абульваапа. Он нес в руках две железные трубы из печи.

— Совсем свихнулся старик, — комментировал молодой солдат. — Я ему говорю возьми жратвы, а он хватает ковер для молитвы. Едва вырвал, так он за трубы ухватился.

Последнее, что запомнил разбуженный от сна Эмиль, — теплая деда слеза, что скатилась ему на шею и медленно потекла по телу.

Застигнутых врасплох татар отвезли на станцию Саки. Загнали в вагон, которым перевозили скот.

— Остро пахло коровьей мочой. С обеих сторон стояли широкие нары. Мне посчастливилось занять место у зарешеченного маленького окна, — вспоминал парень.

Ехали в основном дети и старики. Половину депортированных составляли дети до 16 лет. Вторую половину — женщины. Почти все мужчины были на фронте. На крупных станциях вагоны не открывали. Если повезет, то на параллельных путях можно было увидеть такой же невольничий вагон. Люди кричали, расспрашивали об умерших. Просили в конвоиров воды. Те отвечали однообразно:

— Молчать, продажные шкуры!

Двери открывали на небольших полустанках. Депортированные подбегали к краю вагона, чтобы надышаться свежим воздухом. Затем делали коридор, чтобы воздух дошел до старых и немощных.

— Трупы есть? — с таким вопросом ходил под вагоны конвоир.

Не было случая, чтобы кто-то не умер. В лучшем случае умерших прикидывали щебнем край пути в канаве. В худшем — труп оставляли под открытым небом. Первым умер старый Абульваап-акай. Он отказывался от пищи.

— Кормите детей. Я обойдусь.

Конвой выбросил его тело в канаву. После войны сын-фронтовик поехал на ту станцию. Целый день бродил под колией, собирал кости. Завернув все собраное, отнес в поле и похоронил, обливаясь слезами.

По дороге составляли и пели заунывные песни: «Родной Крым, я не говорю прощай», «Приоткройте хотя бы двери вагона». В конце концов доехали до конечной остановки — станции Урсатьевськ, что в Голодной степи Узбекистана. Выгрузились и сели под открытым небом.

Через песчаный бархан к татарам подошел какой-то старик из местных.

— Будьте мужественными. Сталин получил ваши письма. Он в беде вас не оставит.

— Что он говорил о Сталине? — Спрашивали конвоиры, не понимали тюркского языка.

— Хвалил, — сказал кто-то.

— Хвалил? В милиции разберутся.

Большие зеленые мухи налетели на больных. К вечеру арестантов фурами увезли вглубь степи. Там ежедневно гнали на хлопковые плантации. Дед Эмиля тяжело заболел. Мальчик ежедневно ухаживал за ним. В свободное время он смотрел на дорогу, по которой часто везли на арбе мертвых. Однажды утром деду стало совсем плохо. Его трясло, он стучал зубами и не мог напиться. Эмиль не решился позвать соседей. Мальчика ненавидела соседская девочка. Однажды она ела большой кусок хлеба. Полуголодный татарский мальчик решился попросить кусок. Девочка отломилась хлеб и бросила его на землю. Затем наступила пятой и раздавила. Прохожие сделали ей замечание.

— Это фашисты! — закричала дурным голосом. — Мой дядя погиб в Крыму.

Между тем дед успокоился и заснул. Выплакавшись, Эмиль заснул у него. Под вечер, бабушка с матерью увидели мальчика, который спал в обнимку с мертвым дедом.

Крымским татарам последним из депортированных народов позволили вернуться на родину. Массовое переселение началось в 1989 году — за два года до распада СССР. В Узбекистане до сих пор проживают 180 тысяч крымских татар.

«Если бы вы не жили — было бы лучше»

Избежать депортации смогли те из крымских татар, которые учились в других городах Советского Союза. Студент Якуб Бекиров учился в Казани. В сентябре 1944 вместе с товарищем приехал в Ташкент.

— В Ташкент, как сейчас помню, приехали мы рано утром и, выйдя на привокзальную площадь, увидели сотни людей, в основном женщин, детей и стариков с вещами. Сразу поняли, что это наши. Наши крымские, оставшиеся без куска хлеба, без крыши над головой, измученные и беспомощные. Родители, потерявшие детей, дети, потерявшие родителей, — все смешалось в одно человеческое горе, свалившееся на ни в чем не повинных людей, разбив сотни и тысячи жизней и судеб. Самое страшное для нас с Бекиром было то, что мы были бессильны чем-либо помочь.

Рефат Апазов был московским студентом.

— Мои родители оказались в Голодной степи, не имея элементарных вещей, необходимых для простого существования. Отец, был неприспособлен к какому-либо физическому труду, попав в среднеазиатское пекло, очень скоро умер от истощения, точнее — от голода. Мать, не имея сил передвигаться самостоятельно, более суток умоляла каждого узбека, который проходил мимо или проезжал на осле хоть чем-то помочь, чтобы предать тело земле. Один хороший мусульманин, который проезжал на пустой арбе, сжалился над бедной женщиной и забрал труп. Спасибо ему, если он не бросил тело на съедение шакалам. Да будет благословен, если сумел опустить тело в могилу, произнеся несколько слов молитвы по умершему единоверцу.

В конце 1950-х Рефат каким-то чудом получил путевку в Крым. Его поразило сплошное запустение, грязь, невежество, хамство, которые принесли русские. Он решился пойти к своему бывшему дому и попросить новую хозяйку-россиянку позволить хоть краем глаза взглянуть на комнату, где он жил много лет назад.

— Жили, вот и хорошо. Если бы вы не жили, было бы лучше, — услышал ответ.

Двери закрылись.

Депортации проводили Иван Грозный и Иосиф Сталин

Со времен возникновения Московского государства, оно больше десятка раз прибегало к депортации народов.

В 1556 году Иван Грозный взял штурмом Астрахань. Местное население — ногайцев принудительно выселил, пригласив на их место племена ойротов (калмыков).

1569 — Иван Грозный выселил 2000 славянского населения Новгорода и Пскова в глухие леса близ Костромы.

В 1935 году в СССР началась депортация финнов-ингерманландцев. Их выселили в жаркие Казахстан и Узбекистан. Россия реабилитировала и позволила вернуться насильно ссыльным только в 1993 году.

В 1937 году в Узбекистан депортировали из приграничных районов Дальнего Востока корейцев. Реабилитировали в 1993 году.

28 августа 1941 началась депортация 360 тысяч немцев Поволжья. Их увезли на Урал, Казахстан, Сибирь и Алтай. Не реабилитировали пор.

2 ноября 1943 началась депортация 70 тысяч карачаевцев. Были выселены в Казахстан и Киргизию.

28 декабря 1943 — депортация калмыков. Вывезены в Сибирь 93 000 человек. После войны депортировали дополнительно 15 тысяч фронтовиков. Ко времени реабилитации в 1956 году вымерла половина народа.

23 февраля 1944 началась операция «Чечевица» — выселение чеченцев и ингушей. Операция продолжалась до 9 марта. Чеченцы массово бежали в горы, сопротивлялись. Войска сожгли в ауле Хайбах 700 местных жителей. Еще 780 человек были убиты. Изъято 20 тысяч единиц огнестрельного оружия. 6544 чеченца сумели скрыться в горах. 493 000 вывезли в Казахстан и Киргизию.

8 марта 1944 — депортировали 37 000 балкарцев.

18 мая 1944 — вывезли 191 тысячу крымских татар.

2 июля 1944 — депортация в Казахстан армян, болгар и греков Крыма и Приазовья.

16 июля 1944 — выселили из Грузии в Узбекистан турок-месхетинцев.

Март 1949 — депортация 94 тысяч латышей, литовцев и эстонцев в Сибирь.

Related Images: